среда, 20 апреля 2011
А он ведь знал, что так всё и будет. Не догадывался, не подозревал, нет. Именно знал, что будет за каждым его шагом, за каждым чёртовым маленьким шажком. Это только в кино главные герои идут к своей заветной благородной цели любыми способами, и им за это ничего не бывает, потому что благородная цель всё покрывает. А на деле вы пробовали прикончить маньяка, потому что он изнасиловал десятерых женщин? А поджечь склад с наркотиками? Или хотя бы врезать от души гопнику, который тронул твою девушку? Преднамеренное убийство от шести до пятнадцати лет, поджог до двух лет, превышение самообороны до двух лет. Киношный герой уйдёт почивать на лаврах, реальный – сидеть на зону, или плюнет на это всё, и останется дома. Всё, и закончился супергерой. Был герой – и нет героя, осталась только повестка из мест лишения свободы.
И следующей ночью изнасилуют ещё одну женщину, пушер толкнёт школьнику его дозу, а гопник отберёт у девушки сумочку. Спасибо тебе, реальный мир, за то, что мы это знаем. Может, поэтому у нас такое и не так часто случается, несбывшиеся герои сидят дома, зато чья-то жена, мать или сестра тихо сидит дома с любимым и счастлива, что он у неё просто есть и с ним всё хорошо. Это тоже дорогого стоит.
Единственное, что в нем было от киношного героя – ему действительно не было, чего терять. Забавно, правда? Конечно, не в такой степени и без такого драматизма. Ему не нужно было за кого-то мстить кровью, его близкие не разбивались в спланированных автокатастрофах, его не лишали места на работе, поставив вместо него начальственного сынка. Просто когда-то ты можешь провести для себя черту – нечего терять, и без разницы, есть у тебя за спиной взрывы или нет. Тебя и без взрывов мало что держит.
- Вставай, сучонок! – его грубо дёрнули, поднимая, перед этим пнув в итак уже наверняка треснувшие от постоянного к ним внимания рёбра, постоянно тянущие болью. – Пошёл! – с ним даже не разговаривали, хотя бы из скуки, не за чем и не о чем. У них, как у пожившей супружеской пары, уже всё было. И предупреждали, сначала даже не слишком больно, скорее, как нашкодившего и мешающего котёнка, чтобы не лез не в свои дела, и жёстко указывали на его место, только от нежелания пачкать мокрухой руки не утопив заливе. Это был не первый раз, хотелось бы сказать, что не последний, но вот тут загвоздка. Хотя хочется верить в лучшее.
Он знал, что когда-то его всё равно достанут. Не одни, так другие, тут разницы нет. И для тех, и для других он – нарушитель, разница лишь в общественном спокойствии или в тёмных делах. Вторым надоело быстрее. По крайней мере, с их методами он уже знаком.
Зачем ему это нужно? А зачем ты делаешь что-то, заведомо зная, что ничего хотя бы путного из этого не выйдет, но всё равно делаешь? Рисуешь дурацкие картины, не имея к этому таланта, орёшь песни, не имея ни голоса, ни слуха, зная, что они всё равно никому не понравятся? Все мы о чём-то мечтаем, и у почти каждого наверняка в детстве была мечта – спасти мир, сделать его лучше, чище, счастья всем, даром, и пусть никто не уйдёт обиженным. Детский идеал радужного мира. Постепенно всё стирается, мельчает, становится более реалистичным, жизненным, но от того не менее важным. Пусть хотя бы женщина в парке спокойно дойдёт домой с ночной смены, ребёнок у школы не попадёт в реанимацию с передозом, а девушка во дворе спокойно пойдёт гулять. И твоя дурацкая детская мечта станет ближе.
Зачем он это делал? Любой нормальный человек бы сначала именно об этом спросил или подумал сам, а потом бы уже начал творить дурь, гробить свою жизнь и портить её другим. По крайней мере, именно так он выглядит в глазах своих друзей. Восстановить справедливость, спасти униженных и оскорблённых? Боже упаси, нет. Так делают только киношные герои, в реальном мире всех не накормить пятью рыбинами и хлебом, а кто-то вообще не ест рыбу и сидит на диете. Но у этих кого-то тоже есть дети и любимые, идущие из школы и через парк.
Как удобно, когда тебе нечего терять. А значит, и жалеть не о чем.
Кроме одного.
Не успел позвонить и сказать. Нет, не «Я люблю тебя» хриплым голосом, он же не киношный супергерой. «Привет. Как дела? Не занята?», - некиношным супергероям многого не надо. Главное, чтобы узнала твой голос через миллионы телефонных линий и километры расстояний. «Извини, я сейчас немного занята, давай чуть позже?», - узнала.
И следующей ночью изнасилуют ещё одну женщину, пушер толкнёт школьнику его дозу, а гопник отберёт у девушки сумочку. Спасибо тебе, реальный мир, за то, что мы это знаем. Может, поэтому у нас такое и не так часто случается, несбывшиеся герои сидят дома, зато чья-то жена, мать или сестра тихо сидит дома с любимым и счастлива, что он у неё просто есть и с ним всё хорошо. Это тоже дорогого стоит.
Единственное, что в нем было от киношного героя – ему действительно не было, чего терять. Забавно, правда? Конечно, не в такой степени и без такого драматизма. Ему не нужно было за кого-то мстить кровью, его близкие не разбивались в спланированных автокатастрофах, его не лишали места на работе, поставив вместо него начальственного сынка. Просто когда-то ты можешь провести для себя черту – нечего терять, и без разницы, есть у тебя за спиной взрывы или нет. Тебя и без взрывов мало что держит.
- Вставай, сучонок! – его грубо дёрнули, поднимая, перед этим пнув в итак уже наверняка треснувшие от постоянного к ним внимания рёбра, постоянно тянущие болью. – Пошёл! – с ним даже не разговаривали, хотя бы из скуки, не за чем и не о чем. У них, как у пожившей супружеской пары, уже всё было. И предупреждали, сначала даже не слишком больно, скорее, как нашкодившего и мешающего котёнка, чтобы не лез не в свои дела, и жёстко указывали на его место, только от нежелания пачкать мокрухой руки не утопив заливе. Это был не первый раз, хотелось бы сказать, что не последний, но вот тут загвоздка. Хотя хочется верить в лучшее.
Он знал, что когда-то его всё равно достанут. Не одни, так другие, тут разницы нет. И для тех, и для других он – нарушитель, разница лишь в общественном спокойствии или в тёмных делах. Вторым надоело быстрее. По крайней мере, с их методами он уже знаком.
Зачем ему это нужно? А зачем ты делаешь что-то, заведомо зная, что ничего хотя бы путного из этого не выйдет, но всё равно делаешь? Рисуешь дурацкие картины, не имея к этому таланта, орёшь песни, не имея ни голоса, ни слуха, зная, что они всё равно никому не понравятся? Все мы о чём-то мечтаем, и у почти каждого наверняка в детстве была мечта – спасти мир, сделать его лучше, чище, счастья всем, даром, и пусть никто не уйдёт обиженным. Детский идеал радужного мира. Постепенно всё стирается, мельчает, становится более реалистичным, жизненным, но от того не менее важным. Пусть хотя бы женщина в парке спокойно дойдёт домой с ночной смены, ребёнок у школы не попадёт в реанимацию с передозом, а девушка во дворе спокойно пойдёт гулять. И твоя дурацкая детская мечта станет ближе.
Зачем он это делал? Любой нормальный человек бы сначала именно об этом спросил или подумал сам, а потом бы уже начал творить дурь, гробить свою жизнь и портить её другим. По крайней мере, именно так он выглядит в глазах своих друзей. Восстановить справедливость, спасти униженных и оскорблённых? Боже упаси, нет. Так делают только киношные герои, в реальном мире всех не накормить пятью рыбинами и хлебом, а кто-то вообще не ест рыбу и сидит на диете. Но у этих кого-то тоже есть дети и любимые, идущие из школы и через парк.
Как удобно, когда тебе нечего терять. А значит, и жалеть не о чем.
Кроме одного.
Не успел позвонить и сказать. Нет, не «Я люблю тебя» хриплым голосом, он же не киношный супергерой. «Привет. Как дела? Не занята?», - некиношным супергероям многого не надо. Главное, чтобы узнала твой голос через миллионы телефонных линий и километры расстояний. «Извини, я сейчас немного занята, давай чуть позже?», - узнала.
Ты знаешь, каково это, не иметь права на свободу? На чёртово, описанное в сотнях книг по психологии личное пространство, на личное время, на постоянную девушку, с которой ты не потому, что с ней безопасно, а потому, что она тебе действительно нравится? Да хотя бы на сон после обеда, на возможность устроить себе выходной, на выходные в принципе. Ты знаешь, каково это, ждать каждую секунду, что снова требовательно зазвенит телефон, и тебе придётся снова куда-то ехать среди ночи? Не иметь права провалиться в сон, так, чтобы не просыпаться чутко от каждого шороха. Не чувствовать напряжённой спиной направленное в неё дуло, не ощущать кожей шаги за спиной. Знать, что не будешь этой ночью подставляться под пули, под удары, и единственное, что тебе грозит – это не вписаться в дверной косяк, когда идёшь в туалет, не раскрывая глаз. А потом с утра, как и в сотни других таких же дней, подняться, почистить зубы, пока варится кофе, наскоро его проглотить, обжигаясь, натянуть костюм и уйти на работу.
Это – тоже его работа, к которой он привык так же, как привыкают миллионы людей. Не скучная, не увлекательная, не любимая, не опротивевшая, такая же обыденная, как работа менеджера в салоне техники, куда он вчера случайно зашёл, или повара в пиццерии рядом с домом. Разница, что ему, в отличии от остальных, за эту работу неплохо платят. Вот только нужно ли?
Продался когда-то за возможность обладать мечтой, единственным, о чём вообще когда-то мечтал. Теперь и от мечты остались только ржавые куски железа, и мечтать давно и навсегда разучился. Не о чем и незачем. Но ничего уже не изменить, и то, что у него внутри, никого не волнует. Даже его. Всё осталось на дне залива, под десятками метров солёной воды, а работа ждёт, теперь он – её часть. Или ты с нами – или против нас, и даже он понимал, что против не выдержит и недели. Какими бы крепкими ни были узы, какими бы ни были его заслуги – здесь нельзя быть против. Даже нейтральным быть нельзя, слишком велики ставки. Здесь принято играть «all in», и ставок меньше уже не принимают.
Отсюда не уходят. Можно взять отпуск, больничный, можно исчезнуть с радаров связи, затеряться в больших городах или на островах. Главное – вовремя вернуться. Ты знаешь, каково это? Не мечтать о будущем, не представлять свою жену, свой дом, детишек рядом с ней. Не иметь права на мечту вообще, и на близких рядом с собой, на чувства, на эмоции. Превратиться в свою работу, и заполнять ей ту тянущую пустоту, которая всё равно будет внутри. Встречами, адреналином, яркими женщинами, завистливыми разговорами за спиной. Постоянной суматохой, нервами, усталым взглядом, заряжённым виски в руке. Напряжение внутри, которое не снять ни чем. Постоянная готовность, ко всему. Умирать, драться, убивать, строить многоходовые комбинации, чтобы выйти сухим. Почти идеальный инструмент, без лишних слов и действий. «Ни любви, ни тоски, ни жалости»(с).
Незаконченная пьеса для пианино. Ты хочешь спросить, страшно ли это, когда тебе всего двадцать пять? Наверное, может быть. Ещё страшнее было в двадцать четыре, и совсем невмоготу в двадцать три. Каждый день, двадцать четыре часа в сутки. Сначала ты ломаешь себя, заставляешь терпеть. А потом привыкаешь. Ко всему когда-нибудь привыкаешь.
У незаконченной пьесы нет финального аккорда, она одна для всех, но конец для каждого свой. Сейчас она играет, и чёрт знает, что будет через секунду. Семь нот, из них можно успеть сложить многое.
Это – тоже его работа, к которой он привык так же, как привыкают миллионы людей. Не скучная, не увлекательная, не любимая, не опротивевшая, такая же обыденная, как работа менеджера в салоне техники, куда он вчера случайно зашёл, или повара в пиццерии рядом с домом. Разница, что ему, в отличии от остальных, за эту работу неплохо платят. Вот только нужно ли?
Продался когда-то за возможность обладать мечтой, единственным, о чём вообще когда-то мечтал. Теперь и от мечты остались только ржавые куски железа, и мечтать давно и навсегда разучился. Не о чем и незачем. Но ничего уже не изменить, и то, что у него внутри, никого не волнует. Даже его. Всё осталось на дне залива, под десятками метров солёной воды, а работа ждёт, теперь он – её часть. Или ты с нами – или против нас, и даже он понимал, что против не выдержит и недели. Какими бы крепкими ни были узы, какими бы ни были его заслуги – здесь нельзя быть против. Даже нейтральным быть нельзя, слишком велики ставки. Здесь принято играть «all in», и ставок меньше уже не принимают.
Отсюда не уходят. Можно взять отпуск, больничный, можно исчезнуть с радаров связи, затеряться в больших городах или на островах. Главное – вовремя вернуться. Ты знаешь, каково это? Не мечтать о будущем, не представлять свою жену, свой дом, детишек рядом с ней. Не иметь права на мечту вообще, и на близких рядом с собой, на чувства, на эмоции. Превратиться в свою работу, и заполнять ей ту тянущую пустоту, которая всё равно будет внутри. Встречами, адреналином, яркими женщинами, завистливыми разговорами за спиной. Постоянной суматохой, нервами, усталым взглядом, заряжённым виски в руке. Напряжение внутри, которое не снять ни чем. Постоянная готовность, ко всему. Умирать, драться, убивать, строить многоходовые комбинации, чтобы выйти сухим. Почти идеальный инструмент, без лишних слов и действий. «Ни любви, ни тоски, ни жалости»(с).
Незаконченная пьеса для пианино. Ты хочешь спросить, страшно ли это, когда тебе всего двадцать пять? Наверное, может быть. Ещё страшнее было в двадцать четыре, и совсем невмоготу в двадцать три. Каждый день, двадцать четыре часа в сутки. Сначала ты ломаешь себя, заставляешь терпеть. А потом привыкаешь. Ко всему когда-нибудь привыкаешь.
У незаконченной пьесы нет финального аккорда, она одна для всех, но конец для каждого свой. Сейчас она играет, и чёрт знает, что будет через секунду. Семь нот, из них можно успеть сложить многое.